Арам Гарегинян, Sputnik Армения
Государственное финансирование науки в Армении в следующем году сократится примерно на один миллион долларов, или на 3,6%. Правда, даже если его вернуть, это мало что изменит в масштабах целой Академии наук: для качественно новых результатов средств нужно намного больше.
Конечно, кто-то может задаться вопросом – а что делают все эти институты? Парируем встречным вопросом: а что мы в них вложили? И, самое главное, чего государство ждет от науки? Получить ответ на этот вопрос никто не может вот уже почти тридцать лет, отмечает в беседе со Sputnik Армения старший научный сотрудник НИИ Молекулярной биологии Академии наук Армении Оваким Закарян.
За что институты получают деньги
В мире есть две модели государственного финансирования науки: "сверху вниз" и "снизу вверх". Первое предполагает, что государство ставит задачи и поручает институтам искать для них научные решения. Так было в Советском Союзе, эта же модель сохранилась в Китае. Вторая вертикаль — когда ученые сами пишут заявки на финансирование, а государство проводит отбор. Такая модель действует в большинстве западных стран. Но в обоих случаях неизменно одно: в развитых странах государство самое определяет задачи для науки, а не остается сторонним наблюдателем.
В Армении, к сожалению, все не так. Академические институты получают мало, но это еще полбеды. Государство не ставит перед собой никаких национальных задач, выполнение которых могло бы быть делегировано институтам.
"Институты сами заявляют, какие темы будут исследовать, государство их утверждает. В принципе, институт может и сам ставить задачи, проблема в другом: заявки не проходят никакой экспертизы по существу. Речь идет не о технической части (как составлена заявка), а именно о научной актуальности и важности для страны", — отмечает Закарян.
Проблема таким образом не в недостатках той или иной системы (у каждой могут быть свои преимущества), а в том, что при любом подходе у государства нет научной политики.
В Армении государственный бюджет на науку финансируется по гибридному принципу: около 30% — через гранты, остальные 70% — перечисляются в бюджеты институтов. Есть и расходная строка "целевое финансирование". Но даже здесь, вопреки названию, государство не ставит научных целей и не обсуждает их с Академией или институтами.
"За 13 лет научного стажа я ни разу не видел хотя бы в своей отрасли, в биологии, чтобы какую-либо заявку хотя бы подвергли критике. Это значит, что процесс отбора и финансирования идет самотеком", – подчеркнул Закарян.
По знакомству
Проводить экспертизу научных проектов в Армении сложно и по объективным причинам. Допустим, вы – биолог-вирусолог (или, скажем, геолог-тектонист). Сколько в Армении таких, как вы? Не очень много, и всех вы прекрасно знаете, поэтому даже если экспертиза будет анонимной, вы мгновенно поймете, кто есть кто. Вопрос: насколько ваше решение в этом случае будет объективным и не зависящим от личных отношений?
Не будем слишком ругать себя: такая проблема есть не только в Армении, но и в других небольших странах. Поэтому проекты обычно отправляют на экспертизу за рубеж, либо заключают соглашения с соседними странами. Например, Эстония частично заказывает такую экспертизу на средства фондов Евросоюза, а частично – обменивается проектами с Литвой или Латвией.
Похожих соглашений у Армении нет: отчасти потому, что законодательство ограничивает оплату зарубежным ученым, а отчасти по всем известной причине — дефициту средств. Поэтому проекты отправляют за рубеж знакомым ученым: коллегам из институтов бывшего Союза, либо ученым-армянам за рубежом. Но и это не полностью решает задачу, потому что независимая экспертиза – на то и независимая, что рецензент никак с тобой не связан, и на его оценку ничего не влияет.
"Конечно, такая экспертиза - дело затратное, но не думаю, что неподъемное. С другой стороны, эти затраты помогают избежать еще больших финансовых потерь. Ведь если государство выделяет деньги на ненужные вещи, это в конечном итоге оборачивается пустой тратой денег, ученого потенциала и времени", — подчеркнул Закарян.
О политике
Смысл слова "политика" у нас сильно "замылился": кто что выкрикнул с трибуны, кто кого "отчехвостил" на митинге. Но есть и другие, забытые у нас значения. Когда государство решает, что нужно стране – это тоже политика: промышленная, аграрная, образовательная. Была и научная политика. Поэтому прошло уже полвека, а люди, даже далекие от науки и техники, знают имена Сергея Королева или Мстислава Келдыша: они образцово проводили такую политику, даже помогая ее намечать.
Иммунолог рассказал, что привело к появлению нового "британского" штамма коронавируса>>
Были и другие такие ученые – и в Москве, и в союзных республиках, в том числе в Армении. Но даже тогда государство ставило перед ними задачи: общесоюзные и местные. Поэтому хорошо иметь новых Келдышей, Вавиловых, Мергелянов. Но и без них нужна политика в науке. Ее не было при бывшей власти, нет и при нынешней. Поясним на примерах, сознательно не уточняя, о ком идет речь (на самом деле - и о тех, и о других).
И снова о политике
Один из премьер-министров, побывав в Академии наук и услышав жалобы на финансирование, ответил: "А вы не работайте просто так, вы продавайте свои идеи бизнесу". Причем это был человек, прекрасно сведущий и в экономике, и в управлении. Вопрос в том, что прикладные разработки ведут не академические институты, а прикладные. Первые исследуют теорию, вторые ищут способы применить ее на практике. Поэтому в Советской Армении было вроде бы непонятное нагромождение институтов: НИИ информатики, НИИ математических машин, филиал Московского научного центра "Алгоритм"… Если (как иногда говорят) все в этих институтах бездельничали, то как в Армении (вместе с Украиной, Прибалтикой, Россией) создавались ЭВМ?
Лучше они были IBM или хуже, судить не нам, но в стране хотя бы что-то создавалось, а не только потреблялось. И во многом благодаря тому, что наряду с наличием хороших специалистов, велась, пусть и со своими недостатками, организационная работа (об этом мы еще упомянем).
"Может, я немного отклоняюсь от темы, но нам, нашей стране как будто говорят: "Не создавайте сами, ваше дело – покупать и потреблять". Сейчас разработки Samsung, Siemens или Pfizer нам кажутся чем-то недосягаемым. Но ведь и мы в свое время участвовали в работах такого масштаба", — подчеркивает Закарян.
Излишне говорить, что большинство прикладных институтов после распада Советского Союза успешно угробили, так их и не восстановив. Некоторые перестроили в элегантно-"моднявые" бизнес-центры и гостиницы.
А есть и обратные примеры. В огромном Иране в середине 90-х выходило всего в два раза больше научных работ, чем в небольшой Армении. Теперь – уже в сорок раз больше. Результат? Не за год и не за пять, но он пришел: Иран создал свою фармацевтику – тоже как элемент политики.
"Они осознавали, что живут под эмбарго, и стратегические товары — в том числе лекарства — им просто не продать. Остается выбор: или ложись и умирай, или создавай свои. Они выбрали второе. Что нам мешало думать и действовать так же?" — добавил Закарян.
Вместо Bayraktar
Вопрос о том, где наше оружие, которое собьет Bayraktar, начинается со многих, казалось бы, скучных мелочей. Один из новых министров образования и науки Армении (снова не уточняем, кто и из какого лагеря) собрал ученых и три часа беседовал с ними о проблемах отрасли. Причем на этой встрече ученые даже не затрагивали проблему финансирования – задавали исключительно вопросы организационного характера. Ни один из них не был решен.
"Например, если мы хотим купить какой-нибудь прибор, то должны объявить на него тендер. Но поставщики тут очень ограничены и ставят наценку — двойную и более. Сами мы купим дешевле и быстрее, но нам запрещено, из-за коррупционных рисков. Мы предложили повысить порог закупок без тендера, чтобы быстрее закупать хотя бы небольшие приборы. В конце концов, закупки института потом всегда можно перепроверить. Другой вопрос – растаможка приборов, которая тоже отнимает время. Мы подняли эти и другие вопросы, но они так и не решились, хотя, повторяю, мы просили даже не денег, а просто немного улучшить организацию", — говорит Закарян.
Так что-то не решали для ученых, что-то – для инженеров, что-то – для серийного производства. Результат известен всем. Но если у Турции есть Bayraktar, а у Израиля – Harop, это не значит, что инженеры там лучше. Там просто лучше организаторы (что правда, и это нужно признать). Но правда и другое: наши инженеры, в экстренных условиях, без подготовки и финансов, собирали технику, которая решала вполне конкретные задачи. Поэтому ученый должен делать свое дело, инженер – свое, а чиновники – свое: формировать политику и задачи, а не "спихивать" их с себя. Если Сингапур или Израиль стали успешными, то во многом благодаря этому.
Что делать теперь
В том же Израиле при основных отраслевых министерствах есть научные консультанты, которые выясняют, что нужно исследовать в аграрном секторе, промышленности, энергетике, и предлагают такие идеи правительству.
Такие же советы могут быть и у нас – с армянскими, а может и зарубежными учеными, отмечает Закарян (добавим, по атомной энергетике такой совет действует при президенте, ранее его возглавлял известный немецкий физик Адольф Биркхофер). Такие отраслевые органы могут подсказывать государству, где нужны исследования и новые разработки.
И все-таки, это не отменяет вопроса о финансировании. В Армении на науку тратится около 0,2% ВВП в год. Для сравнения, в Израиле приближается к 5%, по данным OECD. Правда, эти данные включают не только государственное финансирование, но и разработки частного бизнеса (которых в Армении нет или почти нет). Но ведь вся система науки - Академия наук, вузы, промышленность, оборона – складывается тогда, когда есть (простите за сотый повтор!) государственная политика. В Армении ее нет, поэтому нет науки как системы, а есть ученые, которые работают как могут и исследуют что могут.
Теперь для них – для нас всех – нужно создать единую систему. Иначе не прожить.