Поэтесса опубликовала свою первую книгу в 17 лет, а сейчас уволилась с работы в книжном магазине, чтобы работать над третьей книгой. Доходов с первых двух книг хватило на пару заходов в супермаркет. Беседовала Жанна Погосян.
— Где ты работаешь? Или зарабатываешь только творчеством?
— У меня почти всегда была работа, чаще всего она имела отношение к книгам и творчеству, последняя была в книжном магазине. Уволилась я оттуда вчера, чтобы спокойно поработать над моей третьей книгой.
— Вспомнишь интересные случаи из книжного?
— Мне особенно было интересно советовать людям "их" книги, находить героев, которые могли бы стать их "альтер эго".
— Как ты обеспечиваешь себя финансово?
— С огромным трудом. Невозможно заработать на жизнь одним писательством. Конечно, бывают разные коммерческие проекты, но именно продажей книг заработать невозможно. Мои две прошлые книги вышли тиражом в 500 штук. Доход от их продажи поделили между книжными магазинами, издателями и мной. Те деньги, которые остались мне, я потратила за два дня, просто зайдя в супермаркет. Я никогда не думаю об аудитории, которая прочтет мои произведения, купит мои книги. Я просто пишу для себя.
— Интересно ли жить поэту в Армении?
— Очень. Наша страна — как подросток в том возрасте, когда акне мучают; сейчас мы на перепутье социальных, политических, духовных проблем. Всегда можно найти, о чем писать. Мы же, слава богу, не Швейцария, и никогда ею не будем — страна, где все настолько классно, что становится скучно. Если бы я жила там, мне пришлось бы, наверное, отрезать руку, например, чтобы было о чем писать.
— Как у тебя рождаются стихи?
— В юности все было просто — я писала либо когда мне было чересчур хорошо, либо когда мне было очень плохо.
— Есть какая-то особая техника, которую ты используешь во время творчества?
— У каждого писателя своя техника и свои секреты. Могу сказать, что у меня есть свои особые ритуалы — я пишу только от руки, зелеными авторучками на листах А4 и поблизости не должно быть ни души. Если я сделаю хотя бы одну ошибку, или какая-то буква или точка мне не нравится, я переписываю все стихотворение на другом листе. И так до тех пор, пока оно не будет идеальным. После этого я обязательно набираю все на компьютере, потому что на следующий день не смогу расшифровать свой же почерк.
Возвращать в жизнь — работа такая, или Когда врач — мастер на все лицо >>
— Самый большой кайф писательства?
— Знаешь, в Древнем Риме авторами считали тех людей, которые завоевывали территории. В этом и есть вся фишка нынешнего автора, поэта, писателя, художника — мы все завоевываем территории. Если ты испытаешь эту страсть завоевания хоть однажды, ты просто подсядешь на нее, как на наркотик. Ведь ты завоевываешь людей и миры. Ты играешь с ними со всеми, ты — их властелин. Ты разрушаешь язык и собираешь его, ты позволяешь языку разрушить и собрать себя. Это необыкновенное ощущение.
— Можно ли поэзией излечить?
— Тут все просто — чтобы избавиться от живого мертвеца, нужно его похоронить и забыть. Когда ты превращаешь душевную боль в стихотворение, она не проходит, но становится физически ощутимой.
Гаяне Хачатрян вернула к жизни более 30 "потерянных" людей >>
— Поэзия убивает или укрепляет любовь?
— Когда-то поэзия высасывала всю энергию у людей, от них мне оставались только мои строки. Если бы это было один-два раза, я бы и не подумала, что поэзия тут замешана. Но вот как объяснить — ты счастлива со своим мужчиной, вы уже решили жить вместе, строить совместную жизнь, ты пишешь о нем и — бум! — любви как не бывало. В эти моменты мне так хочется с ней расстаться, больше никогда не писать, жить, как все нормальные люди. Но это невозможно. Поэзия — это ревнивый любовник и поводок на шее в одном лице, она не допускает тебя и на сантиметр к чему-то другому, кроме тебя.
— А невозможно ли снять этот поводок?
— Можно его только ослабить. Ты — просто пес этого поводка, который все время давит тебе на горло какими-то засевшими строками в голове, мыслями, идеями, ассоциациями и не дает тебе дышать, пока не сядешь и не напишешь эти строки. Потом поводок ослабляется, отпускает меня погулять, почесать за ухом, помочиться за деревом. И потом опять трындит — "пиши, пиши, пиши, зачем тебе все это, ты должна писать, писать и только писать".