Российско-казахстанский режиссёр Сергей Дворцевой охотно и искусно снимает как документальное кино, так и игровое, в котором невооруженным взглядом чувствуется его "документальное" видение и поразительная аутеничная оптика.
"Айка" — не исключение, скорее — квинтэссенция!
По сюжету картины, Айка — иммигрантка из Киргизии. Родив ребенка в Москве, она вынужденно оставляет его в роддоме, так как погрязла в долгах, находится в крайней нищете и ищет минимальный заработок, в прямом смысле — на кусок хлеба, в гастарбайтерской пучине с просроченной московской пропиской.
В Каннах Дворцевого еще не забыли, ведь до "Айки" его другая российско-казахстанская копродукция — "Тюльпан" — ровно 10 лет назад получила главный приз каннской программы "Особый взгляд". Еще тогда критики высоко оценили его этнографическую эстетику, обеспокоенность в вопросах нравственности и отличное чувство юмора. Хотя последнего в "Айке" практически нет, трепет Дворцевого все продолжает течь из фильма в фильм, вызывая внутреннюю дрожь, неимоверную взволнованность и неподдельное сопереживание.
Потрясает работа польского оператора Йоланты (Йолы) Дилевска, ее навязчивая наблюдательность, которая позволяет перевести зрителя в динамичное личное пространство главной героини — в неотвязную тесноту, где зритель в зале начинает задыхаться, также как и истощенная героиня в московском "дне". Порой стиль Йоланты напоминает Алена Маркоэн — оператора великих Братьев Дарденн. И это не единственная схожесть, ведь Дворцевой последовательно продолжает дарденновские традиции "морального беспокойства", "тяжести выбора" и "этического кинематографа" в целом.
Другой повод для восторга — исполнительница роли, казахстанская актриса Самал Еслямова, которая казалось бы не успевает толком ничего "играть", ибо в течение всего фильма мечется в адских кругах трущобного планктона, атмосфера которого напоминает "донбасское подполье" Сергея Лозницы или документальные кадры разоблачения исмаиловского узкоколейного "черкизона".
Образно напоминающая триеровскую героиню Бьорк Сельму Жескову ("Танцующая в темноте"), Айке в узких коридорах ущебности и нищеты негде развернуться для мимолетного танца надежды. Единственная музыка для Айки — выдох от изнеможения, единственный танец —отчаянный бег в тесноте.