Есть такое жестокое выражение: "Лес рубят, щепки летят". Оно означает, что во время любых общественных потрясений страдают невинные люди. "Щепками" карабахской войны стали мирные жители.
Все-таки военные — это совсем другая категория. Они всегда готовы к войне. Но в конфликтах последнего времени очень часто страдают те, кого называют "штатскими".
Эта война уже отразилась на лицах людей, тронула сединой волосы молодых. Это войну мы слышим в дрожащем голосе матери семейства, вынужденной покинуть дом своих предков. Это войну мы видим в тусклых глазах беженцев.
Слабых война ломает. Сильным — дает стойкость и решимость защищать свое право жить на родной земле.
Расстрелянная школа
Одним из первых на этой войне погиб ребенок двенадцати лет. Собственно, с этой непостижимой разуму трагедии и началась "четырехдневная война".
Мы приезжаем в город Мартуни поздно ночью. Льет дождь. По дороге из весеннего Степанакерта мы ныряем в снежную зиму на перевале, успеваем немного замерзнуть, но в Мартуни снова встречаемся с дождливой весной.
В Мартуни выясняется, что школа, по которой ударил второго апреля "Град", находится не в самом городе, а в маленьком пригородном поселке.
Здание пустует. В темноте кажется, что школа — в порядке, следы попадания "Града" мы замечаем далеко не сразу.
Калитка открыта настежь. На ступеньках перед дверью под ногами хрустят осколки стекла. Мы просим водителя включить фары — и становится видно, что все оконные стекла со стороны входа выбиты взрывной волной.
Из ближайшего к школе дома появляется сторож. Он был в здании в момент взрыва. "Жертв могло быть гораздо больше", — говорит он. Он показывает нам воронку от снаряда, всего в десятке метров от калитки.
"В момент артиллерийского удара здесь играли еще два ребенка, — говорит охранник. — Им повезло. Отделались ранениями". Родители в этот момент находились в здании школы — работали там…
Заезжаем в местную больницу, разговариваем с главврачом. Медсестры и врачи этой ночью сидят перед телевизором, который передает новости. Раненых в больнице нет. Но медики готовы ко всему.
Уже в Степенакерте мы навещаем раненых детей — одному 11, другому 12 лет. Держатся молодцом, врач уверяет, что через пару недель встанут на ноги. Родственники дежурят в больнице и днем, и ночью.
Артиллерийская колыбельная
Четвертого апреля мы с моим коллегой Кареном направляемся в неспокойный Мартакерт. Навстречу нам мчатся кареты "скорой помощи", которые, очевидно, везут раненых в Степанакерт.
С начала военных действий город находился под огнем артиллерии. И если в первые часы, снаряды приземлялись только на окраинах, то потом, все чаще и чаще, разрывы слышались в центре города.
Улицы пустынны. Прохожих очень мало. В основном это мужчины. Часть женщин и детей уехала, часть — прячется в убежищах на территории города. Звуки перестрелки слышатся совсем рядом.
Нам показывают последствия обстрелов. Нас ведут к сараю, в который всего за час до нашего приезда угодил шальной снаряд. Потом хозяин разбомбленного сарая показывает нам еще одну воронку, в огороде.
Узнав, что мы журналисты, к нам направляется один из местных жителей и сообщает, что полчаса назад на территории местной воинской части упал беспилотник. Едем туда, и уже на месте выясняем, что дрон вовсе не упал, а целенаправленно врезался в штаб части. На корпусе летательного аппарата была прикреплена бомба. Позже мы узнаем, что удары беспилотников-камикадзе станут повсеместными.
Военная часть — потенциальная мишень для артиллерии. Находиться рядом с ней опасно. Разрывы снарядов слышатся совсем близко. Кроме того, скоро стемнеет, и таксист говорит, что желательно вернуться в город засветло: дорога обстреливается, артиллерия бьет на свет фар.
Выезжая из города, мы слышим необычное жужжание в небе. Резко останавливаемся и выходим из машины. Смотрим в небо, где кружит беспилотник. По нему начинают стрелять из автоматов и пулеметов. Вскоре слышится громкий хлопок, летательный аппарат падает на поле, в нескольких километрах от нас. Стремительно темнеет, надо ехать, пока дорога не стала смертельно опасной.
У села Марага слышим грохот орудий. Я помню этот звук еще по армии: именно так работает система залпового огня "Град". Примерно в десяти километрах от нас в ночное небо поднимаются ракеты. Скорее всего, стрельба ведется в направлении Талыша. По нашим сведениям, именно там сейчас ведутся наиболее ожесточенные бои.
Ночной Степанакерт тих и спокоен. Трудно поверить, что война — совсем рядом. Лишь у здания Дома борцов за свободу стоят добровольцы, приехавшие защищать Карабах.
"Смерч" на кладбище
На следующий день узнаем, что Карабах, по информации военных, подвергся обстрелу реактивными системами "Смерч". Ранее работала артиллерия, были Д-20 и Д-30, были "Грады", но "Смерчи" появляются впервые. Эта новость и определяет наш маршрут — едем на юг, в пострадавшие от обстрела районы.
Уже по дороге узнаем, что стороны договариваются о перемирии. Это хорошая новость.
Символично, что по дороге нам встречаются цветущие деревья и луга. Природа Карабаха поистине удивительна, только приезжать сюда нужно в мирное время.
Спрашиваем дорогу у крестьянина, который идет нам навстречу. К моему удивлению, крестьянин говорит, что не рад перемирию. Почему? Потому что война может возобновиться в любой день. Перемирие, по словам нашего собеседника, уместно только в том случае, если Нагорно-Карабахская Республика будет признана со стороны Азербайджана.
Первая моя мысль — о том, что, наверное, у этого человека нет родственников в армии. Но затем я узнаю, что двое его сыновей сейчас находятся на передовой, а брат погиб еще в первую войну. Мое уважение к этому человеку растет. Он понимает цену своего желания, но не кичится патриотизмом. Для карабахского крестьянина в порядке вещей то, что его дети защищают республику.
Приезжаем в Гадрут. Глава района говорит, что утром в город залетал беспилотник, сфотографировал местную школу, поэтому детей там сегодня нет. А в остальном — все спокойно.
С нами отправляют военного, который должен показать нам место обстрела. Офицер немногословен, но с чувством юмора. С нами еще одна машина с российскими и американскими репортерами. С машиной нашим коллегам не повезло: у нее низкая посадка. Поэтому наше путешествие по горным дорогам затягивается.
Наконец мы на месте. С трассы, где нашли элементы "Смерча", невооруженным взглядом видна территория Ирана, города и деревни на той стороне пограничного Аракса.
Осматриваем местность, спрашиваем у военных: почему стреляли именно сюда, ведь здесь нет ни воинских частей, ни поселений? Военные полагают, что, скорее всего, противник промахнулся.
Нас встречает местный житель — свидетель падения.
"Анушаван, ты ведь видел фрагменты, покажи журналистам, где это", — говорит офицер.
Взяв Анушавана с собой, мы въезжаем на крутой склон холма. Отсюда открывается прекрасный вид на Аракс и иранские села. Тут же находится и кладбище. Но на гранитных плитах — совсем не армянские имена.
Анушаван объясняет, что это — азербайджанское кладбище советских времен. И, как зловещий символ, прямо среди могил уродливо торчит врезавшийся в землю фрагмент снаряда…
"Били по нам, попали по своим", — усмехается военный.
На обратном пути, водитель иностранных журналистов во тьме путает дорогу и едет в Гадрут по небезопасному пути — по дороге, которая уже обстреливалась ночью. Движемся за ними, но понимаем, что рискуем.
Несмотря на то, что дорога разбита, мы движемся на большой скорости. На определенном участке трассы отчетливо слышен звук беспилотника. Дрон совсем рядом.
Возвращаемся в Гадрут за полночь. Город спит. Тишина и звезды. Лишь где-то в горах воют шакалы.
Призрачный Талыш
Наиболее ожесточенные бои в последние дни шли на северо-востоке близ села Талыш Мардакертского района. Жители были эвакуированы, а сам населенный пункт переходил из рук в руки. Трое крестьян, оставшихся дома, были жестоко убиты.
Благодаря перемирию, 5 апреля у нас появляется возможность посетить село.
Снова проезжаем Мардакерт. На этот раз он не выглядит таким заброшенным. Люди вышли из убежищ. Нас предупреждают, что в Талише — не так уж спокойно.
По ухабистой дороге, которая полностью простреливается с азербайджанских позиций, приходится мчать по возможности быстро. На окраинах села отчетливо слышна автоматная и пулеметная стрельба. Само село от линии фронта прикрывает горный склон.
На въезде — очень неприятная картина: трупы коров, расстрелянное стадо овец — "знатная" добыча азербайджанской артиллерии. Местный житель стаскивает трупы животных в одну кучу.
Между мертвой скотиной бегает маленький ягненок. Селянин говорит, что он родился в ночь начала бомбежек.
На окраине пустынного села расположились военные, гражданского населения практически не осталось. Дома покинуты. На улицах — только голодные домашние животные.
Следы артобстрелов повсюду — поврежденные дома, сараи, сломанные деревья, посеченные осколками машины…
Видим прохожего. Это очень бодрый старик. Зовут его Вася Хачатрян. На свои 62 года он не выглядит. Вася пришел проверить, насколько разрушены дома. По его наблюдениям, пострадало около 70% домов, его собственный дом тоже не уцелел.
Вася вспоминает, как после четырехчасового артобстрела ушел из села вместе со всей семьей. Прятался в подвале, как и все, кто не смог уйти раньше.
Сильно пострадало здание детского сада. Стены разрушены. Мы видим незаправленные кроватки, маленький детский ботиночек в самом центре комнаты, разбитые окна. На стенах висят светлые и радостные детские рисунки.
Рядом с садиком — полностью разрушенный зал торжеств. Вася говорит, что здание было совершенно новым. Теперь же остались одни руины. За зданием изрешеченные автомобили: вот "шестерка", рядом BMW, чуть дальше — разбитый трактор.
Люди покидали дома очень быстро. Кажется, что находишься в селе-призраке, откуда в один миг исчезли все люди. Рядом с нами останавливается такси. Выходит плачущая женщина. Ее зовут Зиной. Село она покинула одной из последних.
Несколько дней она провела под бомбежками, в подвале, вместе с матерью и соседкой. Сын Зины — на передовой. Связи с ним нет.
Вечереет, и нам, чтобы не стать мишенями, приходится мчаться в Степанакерт.
Где-то недалеко трещат автоматные очереди…
