28 лет тому назад в Баку начались армянские погромы.
Город был отдан на растерзание.
Солнечный город на берегу моря, город с вечным запахом нефти и радужными лужицами на асфальте. С высокими каштанами и модными девушками на бульваре, город ветра и открытых окон, город желтого инжира и старых дворов-колодцев.
А папина юность — она гуляет где-то на Ленинском проспекте, меж домов с красным фундаментом. Заламывает кепку на затылок, дымит запретную папиросу, ждет закадычного друга Петьку Куцына.
Они делают вид, что этого не было.
Не было летнего двора-колодца, где бабуля поливала раскаленный асфальт из шланга. Соседкa тетя Дуня крутила долму, а из окна Иды Аароновны раздавались рулады — она преподавала вокал.
Не было папы. Не было хромого мороженщика Карена. Не было домов с красным фундаментом и навесными балконами по улице Ленина. Не было преподавателя музыки Нелли Суреновны, не было учителя истории Юрия Ашотовича, не было веселой продавщицы тети Седы, что продавала молочный коктейль на углу. Не было врачей, учителей, архитекторов, инженеров, музыкантов с нетитульными фамилиями. Не было. Не было, не было, не было. Вам послышалось, привиделось, это все бакинский ветер, что мечется по закоулкам да ищет вчерашний день. Попробуйте лучше инжир, желтый бакинский инжир, такого больше нигде нет.
Но ведь не получится.
Это ведь было.
Мы — были.
13-18 января 1990 года армян жгли, насиловали, выбрасывали из окон. Азартно, страстно, с огоньком.
Сумгаит глазами азербайджанцев — центр при президенте Армении собрал свидетельства>>
Мои родители уплыли из Баку на пароме в январе 90-го года.
Нас, детей, успели до этого вывезти в Ереван.
С некоторых пор я начала писать об этом. О том, что случилось 28 лет тому назад. О том, что помню я. О том, что скупо рассказывает мама.
А недавно — представляете — я нашла свой дневник. Напрочь о нем забыла — а оказалось, я вела дневник, обычная девчачья 14-летняя чушь. Любовь не картошка, не выбросишь в окошко. Сегодня в первый раз накрасила ресницы, а он на меня так посмотрел. По географии получила двойку, когда же приедут мама с папой?
Я сфотографировала одну запись. Это запись от 18 января 90 года.
Хорошо помню тот день. В Ереване шел снег. Он красиво ложился на темную папину форму — папа был в своей военной форме, а мама в чужом пальто, которое ей дали уже в Красноводске. Мама уехала в халате, потом, много лет спустя, на каком-то форуме я наткнулась на "хаха, этих бакинских армян послушать — все они бежали в халате и тапочках".
Что ж делать-то. Мама бежала в халате и тапочках.
Сейчас я понимаю, что папу сильно коробило слово "беженец". Капитан 1 ранга, 33 года выслуги, какой же я вам беженец? Когда их везли к парому, папу просили снять фуражку и что-нибудь набросить на форму — чтобы не привлекать толпу. Он отказался. Спустя 5 лет его так и хоронили в Ереване — в этой форме.
Папу не тронули, просто повезло. Потом мама рассказывала, что на пароме был еще один человек в форме, правда, русский. Он был избит и без фуражки.
"Вчера поздно вечером приехали мама с папой. Это был ужас, что они рассказывали. Их паром был первым, а второй и третий говорят — ужас. Сошла старуха в ночной рубашке — не разберешь где что, вся избитая. Были люди с крестами, вырезанными на лице. Мама плакала и говорила: "Я так мечтала вас увидеть". С обменом наверное ничего не получится".
Я знаю, там теперь стеклянные небоскребы. Я знаю, там новый автобан на месте армянского кладбища.
И только ветер, бездомный бакинский ветер мечется по закоулкам да ищет вчерашний день.
