Рубен Гюльмисарян, Sputnik Армения
День третий обсуждения программы правительства в парламенте привел, в конце концов, к пониманию, что проект, фактически лишенный конкретики, можно обсуждать лишь в эмоциональном плане и общетеоретически, с уклоном в философичность. О чем, собственно, открытым текстом и заявил спикер Национального Собрания Арарат Мирзоян, рассказавший о роли эмоций в политике и строительстве водохранилищ.
Мирзоян считает, что страна сможет развиваться, если властям удастся пробудить веру, сознательность и участие граждан страны.
"Только тогда будет обеспечена победа граждан Армении. В этом – единственный и серьезнейший вызов. Удастся это, значит, будут и повышения пенсий и зарплат, не удастся – программа останется не реализованной", - сказал он.
Спикер в этой части своего лирического выступления отреагировал на слова Эдмона Марукяна, руководителя фракции "Просвещенная Армения". Марукян, пытаясь который день понять, кто будет ответственен в случае, если обещанные "бархатной" сменой власти улучшения в жизни простого армянского человека не произойдут, вспомнил, к чему привык простой человек за последние почти тридцать лет.
В 1990-х, справедливо говорит Марукян, бедняки знали, что виноват в их бедности единственный и неповторимый Левон Тер-Петросян. В 2000-х виновником стал Роберт Кочарян, а в 2010-х – Серж Саргсян. А сейчас, говорит Марукян, правительство заявляет, что в бедности других оно не виновато – сами эти другие должны отказаться от мысли о бедности, тогда все будет прекрасно.
"Не надо отдавать государству", или Как Пашиняну добиться для Армении места под солнцем>>
Мирзоян же повторил тезис о том, что причины бедности кроются в головах бедняков, тем самым вновь сняв ответственность с правительства. Справедливости ради надо сказать, что рациональное зерно в словах спикера есть – действительно, пока, например, каждый продавец не осознает, что пробитый им для покупателя кассовый чек есть обязательное условие развития государства и решения социальных проблем, ничего не получится. Или пока все не начнут честно платить налоги, а не увиливать всеми возможными и невероятными способами…
Есть тут, правда, один нюанс. Дело в том, что люди начнут пробивать чеки и платить налоги только тогда, когда уверятся в том, что выплаченные ими суммы правительство расходует так, как надо, а не так, как ему хочется. А для того, чтобы люди в этом убедились, нужно много времени и еще больше усилий – усилий правительства.
А то ведь тот же Марукян привел пример министра образования, который назначил руководить Аграрным университетом то ли родственника своего, то ли близкого друга. Назначенец занялся в университете оптимизацией, с которой у нас нынче как с писаной торбой носятся.
Оптимизация одного отдельно взятого университета выглядит так: новый руководитель назначил самому себе зарплату под миллион (приблизительно на треть больше, чем получал прежний), сократил работников, организовал отдел, состоящий из одного работника, но имеющий руководителя, оставил зарплату доцентов и профессоров прежней, нищенской.
Коррупция? Нет, не слышали, уже месяцев 10 не слышали, она у нас полностью побеждалась за это время пять раз, не меньше.
Все на субботник семимильными шагами, или Коррупция в Армении, как птица Феникс>>
Но вернемся к бедности, угнездившейся в головах. В принципе, конечно, понятно, о чем речь, и с тем, что государство не будет прогрессировать с равнодушными и смиряющимися со всем гражданами нельзя не согласиться.
В конце концов, классик об этом сказал еще век назад:
"Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе и не существует. Что вы подразумеваете под этим словом? Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза, и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах".
Здесь прервем цитату из бессмертного произведения Булгакова, ибо вторая половина монолога профессора может быть воспринята, как намек.
