Любители кино спорят не только о том, какая картина на данный момент является лучшей в программе Каннского кинофестиваля, но, не менее страстно, обсуждают и статус самого слабого фильма. Благодаря фильму "Роден" эти споры стали менее противоречивыми.
В основном конкурсе юбилейных Канн — это уже второй французский байопик после "Молодого Годара" и в обоих случаях французскими являются не только фильмы, но и главные герои — классик кино и классик скульптур — своеобразный юбилейный трибьют великому французскому искусству.
Однако омрачает тот факт, что оба фильма получились далеко не великими. И если в "Молодом Годаре" Хазанавичиуса есть попытка к изяществу и к эксперименту, то в "Родене" все удручающе ровно, угрюмо и скучно.
Режиссер Жак Дуайон — ветеран художественного и телевизионного кино сделал картину, которая напоминает смесь биографического телефильма и театральной постановки. Среди всеобщей хмурости и драматургической статичности телегу экспрессии и харизмы из-за всех сил пытается протолкнуть маститый актер Венсан Линдон.
Фильм рассказывает историю становления Огюста Родена — патриарха современной скульптуры и смелого нонконформиста, работавшего на стыке романтизма, символизма и импрессионизма. После долгих лет неудачи и непонимания. Однако страстность его натуры не ограничивается творчеством, а проецируется и на отношения с женщинами: любовницы, натурщицы, ученицы. Самой известной из них, явно превосходящей по таланту других студенток, была Камилла Клодель. С ней Роден познакомился в восьмидесятые годы XIX века. С тех пор Клодель стала работать помощницей в мастерской Родена, позировала ему, и на протяжении десяти лет была его любовницей, в то время как эксцентричный скульптор сохранял связь с Розой — верной спутницей и гражданской женой.
В период отношений с Камиллой Роден создал большое количество скульптур и в фильме параллельно развиваются две линии — художественный путь и отношения с женщинами. Объединяет же эти два вектора противоречивый характер Родена, который в искусстве привел его к авангардным вершинам, к невозмутимой решительности, а в личной жизни к перманентному непостоянству.
Однако кажется странным, что после просмотра событий столь яркого периода его творчества, периода дружбы с французскими импрессионистами и лихой мужской полигамности, остается лишь разводить руками и недоумевать, как может фильм про пылкого новатора и броскую личность получится столь аморфным и рыхловатым.
В постоянных интерьерных съемках редко бросаются в глаза оригинальные творческие решения или любопытные сценарные повороты.
Неподвижные статуи великого мастера кажутся более живыми и динамичными, нежели герои неповоротливого фильма.
