Асмик Шамцян, специально для Sputnik.
Пухлые дамы, смело обнажающие перед зрителем богатые формы, самурай с армянским носом, мсье Тартарен, фантастические существа, геральдические животные, подозрительно кокетливый и упитанный до рыхлости Бахус, "гордо" восседающий на огромной рыбе и свесивший парнокопытную ножку… Всю эту пеструю кавалькаду вы внезапно обнаруживаете, листая прекрасно изданный каталог картин художника, которая движется влево от ваших глаз, уходя в свой безумный мир сюрреализма. Ирония названий картин, граничащая с сарказмом, превращается в отдельное удовольствие.
Коллеги Тарона говорят об этой неординарной манере письма с большим уважением и временами даже изумлением. Художник же не видит в этом ничего особенного: "Ну, не знаю. Мне важен портрет, который я с самого начала вырисовываю карандашом до мелочей, после чего пишу всю остальную картину, а потом заполняю красками. Как дети свои раскраски (смеется). Никогда не пишу с натуры, все мои персонажи вымышленные, но берущие начало из нашего народа. Мы нация Храбрых Назаров и Фаносов Неудачников. Смотришь иногда, стоит в героической позе, а на самом деле маленький и слабый человек. Дунешь – и улетит! Но фасон держит. Например, как в картине "Старик и море".
Создатель этой слегка сумасшедшей компании в детстве был одержим скульптурой, пока эта страсть не отступила после поступления на дизайнерское отделение терлемезяновского училища. Хотя это более близкое нам по времени название: по советским временам дизайн был в аутсайдерах.
Но и тут молодой Тарон не особо старался, как и последующие несколько лет в Ереванском художественно-театральном институте и два армейских года, где от рисования бесконечных Лениных он начинал сходить с ума. Так что целых 12 лет будущий художник не сильно вникал в тонкости живописи. Но вот наступил 1991 год, и поездка в Париж и знакомство с французскими музеями и галереями запустили мощный процесс глубокого погружения в профессию и широкого признания.
"Серьезные изменения произошли, когда я попал в парижские музеи, — продолжает Тарон. — И уже совсем был шокирован, когда в галерее Мованс (Gallery Mouvance) мне впервые предложили сделать выставку. Один из кураторов галереи, французская еврейка, увидев мои картины — две маслом и три графики, сразу повесила их у себя. На следующий день они были проданы. Так я получил от нее предложение устроить персональную выставку. И, вернувшись в Ереван, занялся живописью вплотную, рисуя в мастерской друга, поскольку своей у меня тогда не было. Через полгода состоялась моя персональная выставка, прошедшая с большим успехом. Все работы купили за два дня. Куратор сказала, что такое у нее впервые. С этого дня я стал рисовать серьезно".
"Серьезно" – это не только сюжеты и техника, это и материальное качество картин. "Поверхность картины – это очень важно, — объясняет мастер. — Иногда в работах некоторых художников замечаю небрежность, которая мне не нравится. Прежде я не думал об этом, пока не увидел оригиналы Пикассо или Миро. Тогда я понял, что значит серьезное отношение к поверхности. Глядя на книжные репродукции, думал, что Пикассо небрежно накладывал мазки. В реальности же видно, что он использовал различные техники в одной картине. Если картину назвать продуктом, то он должен быть совершенным со всех точек зрения. Но я не перестаю учиться, постигая постоянно тонкости живописи".
С галереей Мованс Тарон Мурадян проработал восемнадцать лет. Сейчас его творчество представляет женевская галерея "Бель-Эйр Файн Арт" (Bel-Air Fine Art). Как и прежняя, она поставила условие не работать больше ни с кем. Но на этот раз художник воспротивился, сказав, что у себя на родине он будет работать с кем хочет. И те согласились. Сейчас его картины можно видеть в "Араме".
Сюжеты и креативные ходы художника вызывают множество вопросов, на которые предвкушаешь получить как минимум неожиданные ответы, однако все оказывается куда проще. "Измы" будто придуманы для того, чтобы художники знали, чем они занимаются. Я не очень серьезно к этому отношусь, рискуя обидеть друзей-искусствоведов. Когда представители этой профессии говорят, что художник – Рембрандт, Босх или еще кто-то в своих картинах имел в виду то-то и то-то, мне хочется спросить, общались ли они с ним лично? Ведь и свидетельств никаких документальных нет, только картины. Пусть о моих картинах думают все, что угодно. Нет идеологии, поверьте! Я всегда об этом говорил. Но когда на выставке зрители подходят ко мне со своими предположениями насчет смысла моих картин, я никого не переубеждаю. Это приятно, когда люди придумывают свои истории", — заключает художник.
Тарон Мурадян дает щедрые возможности для открытия новых миров, основанных на тысячах знакомых персонажей, характеров и историй. Сам же предпочитает не вмешиваться в процесс. Поэтому наблюдение превращается для умного зрителя в захватывающее приключение.
