Карен Геворкян: режиссер – самая изощренная профессия

Рубен Гюльмисарян, специально для Sputnik

"Режиссер — самая изощренная и универсальная профессия", — говорит Геворкян с уверенностью в том, что режиссер по призванию может отличиться в любой области. Сам он окончил музыкальную школу. Музыка не оказала видимого влияния на его творческие предпочтения, но, бесспорно, была полезна для личностного постижения искусства.

Да и не кинематографом единым… Геворкян, например, внес немалый вклад в создание первого армянского внедорожника и развитие авиации — его предложения в области аэродинамики заслуживают пристального внимания специалистов.

Геворкян — человек неугомонный, поэтому из кинематографа он выжал все, что мог. Операторского факультета ВГИК ему оказалось мало и, поработав некоторое время на "Арменфильме", он отправляется обратно в Москву, теперь на высшие курсы режиссуры, а потом снова возвращается в Ереван. Он писал сценарии, продюсировал — перепробовал в кино все, но остался режиссером. 

Другое дело, что почти всегда он наталкивался на твердокаменное чиновничье (и иногда спонсорское) — "а что я с этого буду иметь? ". После такого вопроса, согласимся, пропадает всякая охота к творчеству. Геворкян искренне не понимает, как бескорыстную помощь родной стране можно рассматривать, как желание влезть в чужую вотчину.

Несколько лет он поработал спокойно. Гром грянул, когда был закончен фильм "Прощание за чертой". Его запретили, в Ереване заметили в картине что-то антиармянское, Москва поступила гуманнее — велела разбираться на месте — но с "Арменфильмом" пришлось опять расстаться, а всего лишь через пару недель режиссеру уже поручили съемки на "Лентелефильме".

В начале 1990-ых, после самого своего известного фильма "Пегий пес, бегущий краем моря", Геворкян задумал снять карабахскую хронику военных лет. Это ему в большой степени удалось, был ряд документальных картин, но опять фильмы оказались невостребованными не из-за их художественных достоинств — плохого кино Гевoркян не снимет — а по причине закулисной возни, в которой никакому кинематографу нет места.

Несмотря на это, Геворкян остался работать в Армении, не отлучаясь надолго, вплоть до 2009 года, когда снял еще один документальный фильм. И оказалось, что произошедшее с военной хроникой было лишь прелюдией к экзекуции, устроенной разными господами новой ленте. 

Геворкян рассказывает: "Я снял фильм "Геноцид без комментариев", который, как выяснилось, никому не нужен. Я столкнулся с вопиющим отношением к этому предмету. Более того, нашлись люди, которые попытались мне втолковать, что я залез в их огород. Один "отзыв" от директора Музея Геноцида чего стоит — он официально пообещал расправиться с фильмом. В вину мне вменялась попытка рассорить армян с немцами. Теми самыми, чьи предки в начале прошлого века истребляли наших".

Сегодня насмешкой судьбы над директором музея смотрится признание Геноцида Бундестагом, в котором немцы каются и в собственной вине… Это стало последней каплей: Геворкян покинул Армению в третий раз и, видимо, окончательно — режиссер приезжает ежегодно, утоляет ностальгию, но ему "сложно говорить об армянском кино, да и вообще об Армении. Бессмысленно оценивать культурное пространство, в котором не желаешь более себя видеть". Геворкян, при этом, считает, что у него две родины — Армения и Россия.

А Петербург мастера вновь оценил, и уже во второй раз буквально с ходу Геворкян оказался востребованным — месяца не прошло, как ему предложили открыть свою мастерскую в институте кино и театра, он ведет самый многочисленный режиссерский курс в России. И пытается сделать молодежь режиссерами, творцами, а не тем, о чем он говорит с ужасом: "Я смотрю время от времени ТВ. И считаю руководителей каналов, которые плодят этот сериально-криминальный обезьянник, настоящими преступниками, врагами народа. Это же работа на деморализацию, на разложение общества. Ведь если бандиты и жулье — герои жизни, то это уже конец. Комиксами нельзя увести человека куда-то — можно лишь испортить, превратить в циника, в урода — в кого угодно, только не в порядочного нормального человека". Происходящее Геворкян воспринимает не иначе, как диверсию и, не хочется этого признавать, а придется — он, скорее всего, прав.

Геворкян продолжает: "Есть великая русская, великая советская культура. Должна создаваться новая культура нашего времени, она всегда создается, когда трудно — так было в итальянском, французском, американском кино. У нас еще сложнее, поэтому должно быть большое кино. А мы даже в свет не выходим. Берлинский, Каннский фестивали — нас там нет. "Тени забытых предков" Параджанова 120 стран купили. У нас уже ничего не покупают, наши комиксы никому не нужны. Вот делают американцы задорно и здорово — и мы пытаемся стать американцами. Зачем? У нас своя тема, свое авторское кино, свой потрясающий человек, которого мы не хотим даже знать. Это называется кризис, пустота в головах, в душах.

Какое там кино? Оно ограничилось Москвой и немного Петербургом. А где Россия? Я такой, извините, тертый дядька, с таким образованием сумасшедшим, в советское время полученным. Как его совмещать с вот этой глупостью?" 

Недавно Геворкян закончил фильм о шахтерах, взявший массу премий на различных фестивалях в России — серьезных фестивалях, авторского кино, не коммерческого. Там режиссер как раз и показал настоящих живых людей: "Шахтер — особый человек. Среди актеров нет таких. Поэтому главную роль у меня играет кавалер трех орденов шахтерской славы, потрясающий мужик — Анатолий Бойко. От него этой самой шахтой просто пахнет. Ни один актер так бы не сыграл никогда".

Режиссер универсален при одном условии: если неравнодушен. Потому и студентам своим Геворкян советует: "Кто равнодушен — ищите, где легче, не мучайте себя. Это профессия пассионарных, обжигающих людей. А как ты будешь работать с этим равнодушием? Потом спиваются от первых неудач, ломаются. Посмотрите на меня, я не обогатился, ничего не имею и счастлив: жизнь прекрасна, каждый день праздник".