Сергей Морозов – для Sputnik Армения
Существует ложное убеждение в том, что классика на то и классика, что закрывает все темы. Казалось бы, что нового можно сказать после Толстого о войне и мире? Время идет, и мало что меняется (кроме вооружения). Война все также нелепа, а мир, порожденный ею, по-прежнему изломан.
"Кричащая тишина" апрельской войны в Карабахе: что было за линией фронта>>
Но люди пишут об этом вновь и вновь. Потому что война меняется вместе с человеком, эволюционирует по мере развития культуры, которая (вот неожиданность!) в значительной своей части вполне примирилась с искусством убивать.
Сто лет назад мы вдруг осознали, что война может стать гражданской, братоубийственной.
Великая Отечественная, запечатленная в романах и повестях вчерашних окопных жителей, открылась нам в качестве "ускоренной жизни" (Константин Симонов), когда в короткий срок (день и ночь, неделя, месяц, год) совсем еще молодой человек успевал освоить опыт, соотносимый с полным периодом человеческого существования.
Конфликты последних десятилетий заставили задуматься об иррациональности, мелочности войн, о том духовном надломе, который переживают их участники.
Хочу мира, воевать не боюсь: Пасха в Карабахе глазами журналистов из итальянской La Stampa>>
Но главное – намеченная Толстым тема мира как бытия, пораженного войной словно порчей, упускалась из виду, звучала фоном, заслоненная перипетиями индивидуальной судьбы героя, политическими и идеологическими соображениями.
А между тем очевидно — с самого начала человеческой истории мы живем в послевоенном мире. Людям свойственно забывать о плохом. Отсюда растет привычная поэзия и проза, воспевающая красоты бытия, игнорирующая тлеющий пожар вечного конфликта, военную проблематику.
Но война была и вчера, и позавчера, во всякую эпоху. Поэтому есть смысл несколько изменить оптику, поговорить о нашем вечно послевоенном мире и о том, что же в нем теперь делать.
"Дальше жить" — отвечает всей своей книгой Наринэ Абгарян. Но не останавливается при этом на простой констатации. Жить — это понятно. Как жить – вот в чем вопрос.
Тень, отбрасываемая войной, слишком густа: "В семье Агапи никогда не говорят о войне, может быть потому, что знают о ней все. Что она имеет обыкновение начинаться, но не заканчивается никогда. Что сначала она разрушает дома и забирает мужчин, а потом, когда утихает, напускает неизлечимые болезни на женщин. Следом, вдоволь поглумившись над взрослыми, она уводит в потусторонье тех молодых, которые не справились со страхом. Война каждого помечает клеймом и никому не дает спастись".
Мрачно, но правдиво. По сути.
"Дальше жить": Наринэ Абгарян об армянской черте, которая помогает пережить невзгоды>>
Благодаря этому стремлению к сути Абгарян создает книгу, которая выходит за пределы художественной прозы. Но "Дальше жить" было бы неправильно относить и к литературе, повествующей о травматичном опыте, хотя бы потому, что книгам подобной тематики почти всегда недостает широты обобщений.
"Дальше жить", как ни странно это может прозвучать, книга не о конкретных человеческих судьбах. Количество историй (их более тридцати) лишь подчеркивает, что в центре внимания, скорее, явление, состояние. Имена и конкретные эпизоды постепенно стираются из памяти. Остается, нарастая от страницы к странице, ощущение общей неправильности, невнятности, отчужденности хода жизни, в очередной раз нарушенного войной.
Сама война в книге Абгарян практически не показана, и в то же время о ней сказано очень много. Ничего удивительного. Перед нами новая странная война, в которой нет чеканной романной ясности, созданной авторами былых лет. Толстой издевался над самой идеей планирования войны, наивным представлением о ее рациональности, осмысленности. Сейчас уже не над чем издеваться, все происходит словно само собой.
Война — рукотворное стихийное бедствие, вышедшее из-под контроля. Отпала всякая героика, все очевидно – бомбы и снаряды падают на хижины, а не дворцы, военные действия свелись к воровству, убийству и насилию. Когда война началась, чем закончилась? Разобрать трудно. Мир отличается от войны тем, что перестают стрелять и появляется время для того, чтобы мысленно вернуться назад и вспомнить: а как было раньше?
"Дальше жить" напоминает нам о хрупкости баланса, равновесия, зыбкости привычного хода жизни, под тонким настом которого шевелится хаос. И все меняется местами, приходит в ненормальное состояние: тишина становится равносильна муке, боль заменяет пахлаву, сына у матери отнимает не невестка (что естественно), а пуля, а соседа, с которым была вражда, хоронить приходится бывшей "обидчице" — единственному близкому человеку. И при этом, на какой бок не повернись, сердце болит на всяком.
Судьба армянской церкви в Баку, или Зачем азербайджанки посещали Сурб Григор Лусаворич>>
Война – разобщает. Тезис не бог весть какой новизны, но в книге Абгарян перед читателем – убедительное его доказательство.
"Дальше жить" — разбитое зеркало старого Берда, в котором, несмотря на свадьбы, взаимопомощь, взаимовыручку, каждый в итоге остается со своим горем наедине.
"Мир большой, Берд — маленький". Но в его послевоенном бытии – отражение распавшегося на осколки человеческого существования, которое уже не собрать.
Начать войну можно, а вот завершить ее, получается, нельзя. Неплохо, если бы об этом помнили не только политики, но и многие простые люди, простодушно считающие ее "лекарством от всего".
Может быть, мы потому так несчастны, что за спиной у нас слишком много войн, и уже не расправить опаленные ими крылья (сожгли до основания). Потому приходится жить дальше вот так. Без полета.
