Шостакович и Григорович, Ойстрах и Блэквуд, Коган и Бабаджанян, и все остальные, и даже немного неожиданный в этом ряду Че Гевара, несомненно, подписались бы под словами генерального директора ЮНЕСКО, сказанными в 2013 году – о том, что имя Хачатуряна "отныне будет находиться в одном ряду с именами Бетховена, Брамса и Шопена". Это когда организация внесла киномузыку и рукописные ноты Хачатуряна в международный регистр программы "Память мира".
А начиналось все не так однозначно и прогнозируемо. Да, родившись 6 июня 1903 года в одном из самых музыкальных городов мира – в Тифлисе – Арам Хачатурян был окружен ею с детства. Уличные песенки старого Тифлиса западали в душу, составляли фундамент подсознания, но в семье и речи не шло о том, чтобы кто-то из сыновей стал профессиональным музыкантом: за профессию музыку отец и мать не считали, разве что в качестве хобби, но чтобы музыкой прожить – вуй ме, упаси господи. Кинто (весельчак и мелкий мошенник), мол, и те больше могут заработать.
Мы сразу влюбились, "Танец с саблями" станет первым фильмом из Армении в Японии — Оцуяма>>
Вот и получилось, что Араму Ильичу пришлось и грузчиком поработать, и на биолога в МГУ поучиться. До 19 лет он не знал нотной грамоты, никогда не слышал вживую симфонический оркестр и, разумеется, в опере не бывал. Но в Москве он быстро пришел в себя – гений такого масштаба неминуемо вырвется наружу – поступил в Гнесинку… А через годы Ираклий Андроников напишет о Хачатуряне, обладателе всех возможных и немыслимых премий, наград и званий:
"Если можно было бы в книге оперировать звуками, следовало процитировать из его музыки то, что живет постоянно в памяти, сливаясь в одно собирательное понятие - Хачатурян. И первую часть Скрипичного концерта, когда оркестр громко, в унисон провозглашает начало - и пошел трудиться смычок, совершая крутое восхождение, весело и легко пританцовывая, перепрыгивая синкопами через препятствия. И мотив грузинской уличной песенки из второй части Концерта для фортепьяно с оркестром, и танцевальные эпизоды третьей, вызывающие в памяти "Танец с саблями" и другие пляски из "Гаянэ", но похожие на них лишь настолько, насколько бывают похожи друг на друга представители одного народа. И великолепные, сочные фрески из музыки к "Спартаку" - упругие ритмы, радующие сердце роскошные, плотные звучания оркестра. И нежно-горькую тему третьей части Второй симфонии, родившуюся из песни, которую певала когда-то в давние годы мать композитора, склоняясь над открытыми ящиками комода, - тему, зачинающую эпическое повествование о пожарах, сражениях и скорбях в предчувствии ослепительной победы".
Учеба в музучилище шла параллельно с постижением премудростей биологии, с подработками. Однажды Елизавете Фабиановне Гнесиной, преподававшей сольфеджио, стало совсем уже невмоготу смотреть на порезанные пальцы ученика (он грузил и разгружал бутылки из-под алкоголя), и она буквально заставила заняться репетиторством – оно, хоть и оплачивалось хуже, чем тяжкий труд грузчика, но хоть пальцы были целы и музыка не страдала. Еще Хачатурян, обладавший недурным голосом, по воскресеньям пел в хоре при армянской церкви, получая за каждый такой "концерт" по десять рублей.
Хачатурян стремился стать виолончелистом, занимался увлеченно и работал так много, что в один не самый прекрасный день перетрудился настолько, что отнялись пальцы на левой руке. Пока шло восстановление двигательных функций, Михаил Гнесин, давно подбиравшийся к такому предложению, уговорил Хачатуряна заняться композицией.
Это и стало началом пути великого композитора - с биофака он ушел, о подсобках винного магазина и думать забыл, и окунулся полностью в новый для себя мир, учась и параллельно сочиняя музыкальные произведения. Вполне годные к обнародованию произведения – так считал Михаил Фабианович, и сам принялся энергично выводить первые хачатуряновские пьесы в публику.
…В Великую Отечественную Хачатурян, как народное достояние, был эвакуирован в Пермь. Его заселили в крошечный гостиничный номер, но призадумались: маэстро нужно было фортепиано. Переселили в комнату побольше, туда целый день, пыхтя, грузчики пытались запихнуть инструмент, наконец умудрились, и Хачатурян, нетерпеливо пнувший стул поближе, мгновенно уселся за клавиши. Не прошло и полгода, как балет "Гаянэ" был написан и полностью оркестрован.
Казалось бы – ну какие балеты в отчаянном декабре 1942-го? Но случилась премьера, в той же Перми, в исполнении тоже находившейся в эвакуации труппы ленинградского Театра оперы и балета: артистам нужно было выступать, чтобы не терять форму, а зрителям необходимо было забыть о фронте. Пусть даже и далеком от Перми фронте.
Произведения Хачатуряна уже были отмечены рекордным количеством Сталинских премий – целых три, но в 1948 году громом с ясного неба прогрохотало постановление Политбюро, про оперу Вано Мурадели "Великая дружба". Несколько композиторов, включая самого Мурадели, а еще Прокофьев, Шостакович и Хачатурян обвинялись в "формалистическом подходе к искусству".
Арам Ильич пришел в ужас и за друзей-коллег, и из-за себя. Он все приговаривал, что упоминается в этом постановлении дважды – как "формалист" и как глава оргкомитета Союза композиторов. К счастью, гроза оказалась скоротечной, опалы не последовало, а в 1950 году чиновники от искусства, осознав собственный ляп, отметили Хачатуряна четвертой по счету Сталинской премией.
К слову, Арам Хачатурян стал первым гражданином СССР, получившим аудиенцию у Папы Римского.
Из грузчика в композиторы, или Как Хачатурян обиделся за четыре такта>>
Хачатурян старался посещать, по возможности, все репетиции и спектакли по своим произведениям. Особенно это касалось "Спартака" - Арам Ильич как-то выделял этот балет из других. Он ходил на каждый "Спартак", который давали в Большом, и только дирижеры Рождественский и Жюрайтис понимали, что композитор приходит, чтобы продолжить работу над музыкой.
Ему было очень важно, чтобы музыка звучала так, как он, автор, ее прочувствовал и с теми эмоциями, которые он испытывал, сочиняя. И именно Альгис Жюрайтис с оркестром Большого записал на "Мелодии" полную версию балета в его первоначальном, авторском варианте.
Та же история была и во время наездов Хачатуряна в Ереван. Правда, когда он в последний (как выяснилось позже) раз в жизни смотрел здесь "Спартака" - замечательную постановку, дирижером был Яков Восканян – то вышла небольшая неприятность.
Арам Ильич не отсидел и первого акта, вышел из зала, его бросились искать и нашли, рассвирепевшего, в одном из кафе неподалеку от Оперы. Композитор был вне себя от возмущения – оказывается, его музыку посмели сократить на целых четыре такта! Обида маэстро улеглась, правда, не скоро.
…А еще он любил работать по ночам, и ерунда, что жаркими ереванскими летними ночами, когда у всех распахнуты окна и хочется пробить в стене еще парочку, чтобы распахнуть и их, людей будили звуки музыки. Ведь это работал Хачатурян – все неспящие в Ереване понимали, что имеют счастье быть свидетелями творчества гения.
Битва гимнов: поддержит ли народ и правительство Армении Арама Хачатуряна?>>
Одной такой летней ночью, еще в 1940-ых годах, он, завершив играть, неожиданно услышал снизу овацию – на улице собралась целая толпа. В ту ночь Арам Ильич как раз завершил работу над государственным гимном Армянской ССР и исполнил окончательную его версию.
